Ипподром. Центральным сооружением открытого еще в 1890 году ипподрома Новороссийского Общества поощрения коннозаводства на 4-й станции Большого Фонтана был так называемый "павильон скачек" - специально построенное здание оригинальной конструкции с площадкой для оркестра, открытыми ложами и трибунами для зрителей. Высокий шпиль, легкие навесы, тонкие колонны, тенты, арки - все это сообщало павильону "воздушность", которая как нельзя больше соответствовала стремительности регулярно устраиваемых тут бегов и скачек, но, как оказалось, еще больше - полетам самолетов, которых в начале века именовали не иначе, как аэропланами.

"Показался деревянный павильон ипподрома. Пыль над ипподромом стояла желтым пламенем. Весь его огромный овал был окантован ленточкой зрителей... В павильоне заиграл оркестр... Из-под аэроплана... отделился клуб дыма, и аппарат побежал вдоль лужайки. Его увидели в потрясающем положении: его увидели на фоне небесного свода. Он взлетал все выше, описывая спираль. Теперь он обнаружил свои птичьи формы", - с восторгом, который не погасило время, описывал впечатления от одного из первых полетов на ипподроме Сергей Бондарин в "Повести для моего сына".

А 8 марта 1910 года и вовсе осталось в истории отечественной авиации: в этот день с одесского ипподрома ушел в небо Михаил Ефимов на аэроплане "Фарман-4", снабженном мотором "Гном" мощностью в 50 лошадиных сил. Это был первый в России полет русского летчика, который только месяц с небольшим назад получил во Франции диплом пилота-авиатора. "К пяти часам дня ипподром представлял собой живописное зрелище. Центральные трибуны и ложи заняли люди побогаче, до отказа забиты дешевые места. Внизу, вокруг беговой дорожки, разместились ученики технических училищ, кадеты и юнкера... Все пространство за оградой, где только можно стоять, заполнили безбилетные зрители", - писали об этом дне биографы Ефимова Е. Королева и В. Рудник в книге "Соперники орлов" шесть десятилетий спустя, когда уже значение свершившегося тогда события было, можно сказать, налицо.

Но и на следующий день после эпохального полета репортер "Одесских новостей" взял на себя смелость утверждать, что "на беговом поле вчера .произошло нечто такое, о чем присутствующие на нем когда-нибудь будут рассказывать своим внукам. Они расскажут им, что своими собственными глазами видели то, что еще недавно считали сказкой из "1001 ночи", "жюльверииадой", фантазией весьма немногих мечтателей-чудаков..."1. После полета М. Ефимова созданный двумя годами раньше одесский аэроклуб решил установить в его честь почетную мраморную доску с надписью: "Одесса. 8 марта 1910 года. Пилот-авиатор Михаил Никифорович Ефимов, первый русский, совершил официальный полет на аэроплане в России".
Тот год был "урожайным" на премьеры для одесского аэроклуба, что, впрочем, и не удивительно, - авиация только расправляла крылья, и буквально каждый день приносил что-нибудь да новое.

Не пройдет и месяца после триумфального полета Ефимова, как с ипподрома стартовал аэроплан, пилотируемый легендарным велогонщиком и воздухоплавателем Сергеем Уточкиным. "31 марта в Одессе на беговом ипподроме состоялся экзаменационный полет Уточкина на звание пилота-авиатора", - сообщил уже выходивший в России специальный журнал "Библиотека воздухоплавания". По предложению комиссии, Уточкин выполнил тогда так называемую "восьмерку", крутые развороты и другие "условия подъема, полета и спуска", а на следующий день получил грамоту на звание пилота-авиатора, первую, выданную одесским аэроклубом.

Семь месяцев спустя на ипподроме состоялась еще одна, правда, несколько иного рода, премьера: на аэроплане впервые поднялся литератор: неутомимый А. И. Куприн, который годом ранее совершил с Уточкиным полет на воздушном шаре, полетел пассажиром со своим другом, в недавнем прошлом борцом, а потом авиатором Иваном Заикиным. Среди зрителей на ипподроме оказался тогда, 12 ноября 1910 года, тринадцатилетний Валентин Катаев, на всю жизнь запомнивший мгновение, когда "аэроплан побежит вперед, оторвется от земли и достигнет рекордной высоты в триста метров, навеки прославив покорителей воздушной стихии и силы земного притяжения, великого борца среднего веса Ивана Зайкина и знаменитого писателя Куприна", - как он напишет потом в книге "Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона".

Этот полет мог обернуться трагедией и для российского спорта, и для литературы: аэроплан потерпел аварию, но благодаря мастерству и выдержке Заикина пилот и пассажир совершенно не пострадали, но аэроплан был разрушен полностью. Кстати, И. Заикин, может быть, одним из первых овершйл тогда то, о чем сегодня в подобных случаях пи шут как о примере величайшего мужества и благородства. Предвидя падение, он в ставшей критической ситуации начал отворачивать аэроплан от переполненного зрителями поля ипподрома в сторону кладбища и упал, не причинив никому вреда. Но машина, как уже говорилось, была погублена, что и вызвало нарекания ее владельцев, одесских богачей Пташ-никовых, которые обвинили в аварии пилота.

Обстоятельства этого полета А. И. Куприн изложит спустя два месяца в очерке "Мой полет", появившемся в петербургском "Синем журнале": "Было очень холодно, и дул норд-вест. Для облегчения веса мне пришлось снять пальто и заменить его газетной бумагой, вроде манишки... Я чувствую, как аппарат, точно живой, поднимается на нескольхо метров над землей и опять падает на землю и катится по ней и опять поднимается... Встречный воздух подымает нас, точно систему игрушечного змея. Мне кажется, что мы не двигаемся, а под нами бегут назад трибуны, каменные стены, зеленеющие поля, деревья, фабричные трубы",- опишет он начало - полета, а потом подробно расскажет об аварии, не только отмечая полнейшую невиновность Заикина, но, больше того, принимая всю вину за случившееся на себя.

Об этом же Куприн со всей категоричностью будет утверждать в письме, написанном, по-видимому, тотчас после неудавшегося полета, так как оно успело появиться в завтрашнем номере "Одесских новостей": "Милостивый государь господин редактор! Несомненно, что виною падения И. М. Заикина вместе с аэропланом и мною - был только я, нижеподписавшийся. Год тому назад во время одного из осенних полетов, когда Заикину впервые пришла мысль летать, он тут же на ипподроме дал мне обещание поднять меня одним из первых. Сегодня, несмотря на мой - правда,
слабый - протест, он сдержал свое обещание. Вряд ли он поверил моим словам, что во мне около 6 пудов, если не с лишним. Но 13 с половиною пудов, при довольно сильном ветре вверху, оказались для аппарата чрезмерным грузом.. Искренне благодарю И. М. Заикина за многое: за спасение нескольких человеческих жизней (падение во всяком случае было неизбежно), за его находчивость, хладнокровие, смелость, наконец и за мое собственное существование, которым я всецело обязан ему... Я же утверждаю, что И. М. Заикин сделал все возможное сначала для того, чтобы не задеть людей, а затем, чтобы спасти аппарат. Прошу, милостивый государь господин редактор, поместить это письмо. Его цель - благодарность И. М. Заикийу и ограждение имени этого чудесного авиатора от> сплетен. А. Куприн".

"Двойное" заступничество известного писателя мало чем помогло И. Заикину - полет оказался для него роковым, и он вынужден был вернуться к цирковой борьбе. Но на всю жизнь сохранил он признательность, дружбу и переписку с А. И. Куприным...

А потом повзрослевшая авиация, казалось, навсегда перебралась на настоящие аэродромы. Но осенью 1941 года небо над ипподромом наполнилось на этот раз не комариным пением хрупких "Фарманов", "Блерио", "Ньюпоров", а мощным гулом боевых самолетов "И-16" и "Ил-12" - неподалеку соорудили полевой аэродром 69-го истребительного авиационного полка майора Л. Шестакова, защищавшего небо осажденной Одессы. Памятник героическим "шестаковцам", как их называли в городе, установлен ныне неподалеку от старого, вступившего во второе столетие, ипподрома.

А павильон скачек сгорел еще в 1918 году и тогда же, вероятно, была утрачена доска, посвященная полету М. Ефимова.
Но в 1972 году на ипподроме установили новую мемориальную доску, которая должна помочь нам увидеть сквозь дымку времени, как написал в рассказе "Я смотрю в прошлое" Юрий Олеша, "зеленое поле, мураву первых полетов, освещенную молодым солнцем века, пустое, прекрасное поле, и толпу людей... бегущих среди ромашек навстречу большой тени, которая скользит им под ноги". Установлена мемориальная доска и на здании бывшего железнодорожного училища, что на площади Январского восстания, где учился будущий летчик... И улица Ефимова есть в Малиновском районе города. Памятные эти вехи в авиационно-космической истории Одессы: от Кибальчича до Ефимова, Заикина, Уточкина и дальше - к Добровольскому, Глушкову, Королеву...